Я вышла из комнаты и очутилась в следующей мизансцене.
Алла Ивановна элегантно вальсировала в сторону кухни, наступая на Виталия. Виталий отступал к мойке, наступая мне на ноги. Я подумала, чему быть, того не миновать, и поставила кипятить чайник.
—Машенька, я рассказываю Виталику, как сходила в театр.
—Ммм, а я подумала, свидание описывали.
—Да? — Алла Ивановна встрепенулась. — Ты, Машенька, почему так сказала, Иннокентий Александрович что-нибудь говорил?
Ещё не хватает стать её верной наперсницей.
Выбирая её особую черту, я могу сказать так: имела она склонность более запутывать, чем распутывать. И ей казалось, что все так делают. Поэтому она проверяла людей всегда, потому что подозревала людей всегда. Она подозревала их просто так: на всякий случай — про запас — всегда есть в чём. И сама постоянно хитрила и обманывала, безо всякого внешнего смысла, безо всякой понятной выгоды. Если за окном шёл дождь, то она скажет, что дождь закончился. Если она проснулась в восемь утра, то скажет, что в десять.
Или:
—Чайник скипел.
—Он до конца докипел или вы раньше выключили?
—Докипел до конца.
Нет! Не верьте. Он не докипел! Я всё видела!
Мир уже был другим. Солнце угнетало, уличная пыль наседала, прохожие враждебно обходили стороной. Клеймо «Отверженная» горело на челе.
—Щас мы тут постоим немного, как будто мы уже ушли. А потом мы тихо очень зайдём и молча позвоним, как будто это уже не мы.
—И глазок закроем!
—А да, точно.
—А вдруг она в глазок и сейчас смотрит, и когда мы в подъезд зайдём, сразу увидит.
—Дааа.. а тогда ты гуськом подползёшь, потом руку так вытянешь, глазок закроешь и позвонишь. Я так уже не смогу, а ты молодая, ты сможешь.
—Алла Ивановна!
—Что?!
—Я не сорвиголова! И, потом, она всё равно увидит — обзор позволяет.
Сколько уж я здесь живу, очнулась! Это потому что она считает, что я себе на уме, не может меня раскусить.
Какая-то наивная недоверчивость, как её обезопасит эта бумажка, и почему Доместос, может я уже Досю купила… какое самодурство… подождите, что тут… Что за чёрт! Срезать ей мозоли на ногах?! Нет, это уже ни в какие рамки не лезет. Я решительно направилась в зал:
—Алла Ивановна, что это вы здесь такое написали!
Я грозно трясла перед её носом — Носищем! — листок бумаги.
—Да-да, мозоли, — с достоинством закивала хозяйка, — у меня неразборчивый почерк, я ведь уже старая. Садись на стул. Вот!
Солнце уже клонилось к закату, и под ногами у меня растянулась вот такая тень.
Я сразу поняла, сзади стоит бабушка и вот-вот подцепит меня ручкой от зонта. Я замерла как сурикат, ведь если я попытаюсь рвануть вперед, она сделает фирменную бабушкину подсечку крюком, и тогда я упаду и мне будет больно. Была надежда, что бабушка забыла дома очки. Тогда она может принять меня за кошку и поставит передо мной блюдечко с молоком. Но! Такое случается крайне редко, ведь бабушка готовится, когда выходит на охоту.
—Машенька, тебе надо научиться ездить наземным транспортом..
Не надо.
—В метро очень неудобно ездить..
Да не, нормально.
—Там очень большая толкучка, вагоны всегда забиты, у Иннокентия кошелёк украли..
20 лет назад.
—Я считаю, что когда живешь в Москве надо научиться ездить наземным транспортом.
Да что за идея фикс.
—Тебе же надо будет узнать свой район, иначе как ты будешь здесь жить. Я хочу, чтобы ты начала разбираться в Москве: вот как раз будешь ехать на наземном транспорте и заодно на виды смотреть.
Да на хрен они мне сдались.
—Тебе надо узнать уже наш район, надо поездить по нему, вот по такому маршруту и такому. Там вот есть памятники..
Я хочу, чтоб ты знала, что я знаю:
—Вы хотите, чтобы я что-то купила?